«Ах, война, что ж ты, подлая, сделала…»

"То ли кавказский, то ли арбатский"

Если вы посетите подмосковный писательский поселок Переделкино и найдете дом, где жил Булат Окуджава (а туда водят экскурсии), то заметите, как всё скромно и аскетично там устроено. Маленький домик, маленькие комнаты, маленькие диванчики, небольшие столики. Поэту этого было достаточно, материальное его не интересовало, главное для Окуджавы – донести до слушателя свое внутреннее состояние этакой светлой грусти. Он созерцал и анализировал. Поэтому многие его стихи и песни звучат, как предсказания:

Через два поколения выйдут
на свет
Люди, которых сегодня нет.
Им будут странными
страхи мои,
Искаженный овал моего лица.
Ниточка неразделенной любви
Вонзится пулею в их сердца.
Им будет робость моя чужда,
Они раскованней будут и злей…
Зависть, ненависть и вражда
Взойдут над просторами
их полей…

«То ли кавказский, то ли арбатский» (так про себя говорил Окуджава), он рано начал жить самостоятельно. Рожденный в Москве на Арбате, одно время пожил с родителями в Тифлисе (ныне – Тбилиси), куда их перевели по партийной работе. Булату было 13 лет, когда отца, обвинив в троцкизме, расстреляли. Правда, существует и другая, неофициальная версия причины ареста: мол, уже всемогущий Лаврентий Берия люто ненавидел Шалву Окуджаву, потому что был влюблен в его жену-армянку Ашхен. Так он отомстил товарищу по партии за то, что девушка выбрала не его. На следующий год по той же статье посадили и Ашхен. В два захода в общей сложности она провела
в ссылках и заключении 19 лет. В 1942 году восемнадцатилетний Окуджава досрочно до призыва пошел добровольцем на фронт. Возможно, это его и спасло от репрессий.

– Я был очень «красным» мальчиком, и воевать с фашизмом была моя «профессия». Я рвался на фронт со страшной силой, – вспоминал Булат Шалвович. Позже он напишет:

Юношам империи времени
упадка
Снились постоянно то скатка,
то схватка:
То они – в атаке, то они –
в окопе,
То вдруг – на Памире,
а то вдруг – в Европе…

– Оказавшись на фронте, через пятнадцать дней этот романтизм быстро кончился. Мечталось только об одном: чтобы ранило и чтобы полежать в госпитале, поспать, – рассказывал Окуджава. – А потом началось отвращение к войне. Мы почувствовали на себе эту грязную работу, увидели кровь, гибели людей. Все дурные человеческие качества на фронте выходили наружу. Мы узнали цену людям. Это был большой опыт. Война оставила во мне очень глубокий след. В памяти осталось унижение. Например, наша минометная батарея лишилась продовольственного аттестата, и нам нечего было есть. И тогда наш командир, это было под Моздоком на Северном Кавказе, приказал ходить по домам и просить милостыню. И мы просили. И самое тяжелое было: неизвестно, когда кончится война… Теперь для меня не существует такого понятия, как справедливая или несправедливая война.

На фронте Окуджава начал писать стихи, которые публиковали в гарнизонной газете «Боец РККА». Правда, там Булат подписывался псевдонимом А. Долженов (от слова «долг»). Свою фамилию ему посоветовали не афишировать – слишком много у него было репрессированных родственников. В 1970-м на киноэкраны вышел фильм Андрея Смирнова «Белорусский вокзал», где в исполнении актрисы Нины Ургант прозвучала песня Булата Окуджавы: «И значит, нам нужна одна победа, одна на всех – мы за ценой не постоим…» Сам Окуджава сомневался в своих же стихах:

– Я писал песню по заказу специально для фильма, от имени героев, которые думали в то время так, как большинство. А на самом деле в лозунге «победа любой ценой» есть несостоятельность.

Через тринадцать лет после Победы Окуджава написал песню «До свидания, мальчики», где назвал войну подлой («Ах, война, что ж ты, подлая, сделала…»). И на него посыпались упреки: мол, «как вы можете так называть священную войну?!» Но Булат Шалвович до конца жизни утверждал: «Это не парад, а кровь, жертвы, обнищание духом. Великим был народ и его победа».

Не верьте погоде,
когда затяжные дожди
она льет.
Не верьте пехоте,
когда она бравые песни поет.
Не верьте, не верьте,
когда по садам закричат
соловьи:
У жизни со смертью еще
не окончены счеты свои.

Стальной кукушонок

В народе принято считать: тот, кто родился в мае, всю жизнь будет маяться. Маялся ли Булат Окуджава?!

– Как всякий жесткий человек, с очень органичным рыцарским кодексом, он, конечно, маялся, – рассуждает о Булате Шалвовиче писатель, автор книги «Булат Окуджава» Дмитрий Быков*. – Ему постоянно приходилось самоутверждаться в условиях очень некомфортных. Сначала такой советский принц, который лишился родителей – мать в заключении, отец расстрелян. Постоянные переезды: Москва – Тбилиси – Москва – Тбилиси. В дворовой среде тоже приходилось самоутверждаться. Потом три года отвоевал, был ранен… Философский факультет Тбилисского университета. И хотя он говорил, что весь филфак носил его на руках, думаю, не от хорошей жизни он уехал работать учителем в Калугу.

Действительно, три года Окуджава преподавал русский язык и литературу. Воспоминания о том периоде легли в основу нескольких рассказов писателя. Кстати, именно в то время он начал публиковаться в периодике, но уже под своим именем. Еще одно народное или даже астрологическое поверье – дескать, имя влияет на судьбу человека. С тюркского языка «булат» дословно переводится как «сталь», «стальной». Думается, отсюда и крепкий характер Окуджавы, который помог ему перенести тяжелые удары судьбы. А дома беспокойного малыша прозвали «кукушонком» за то, что много агукал.

В период переездов между Москвой и Тбилиси семья какое-то время жила в Нижнем Тагиле, опять же по партийной работе родителей. Там и случилась у Булата первая любовь. Девочку Лёлю Шамину писатель вспоминал и спустя десятилетия в своих интервью. Вместе они проучились всего год в четвертом классе. Как потом рассказывала Шамина, она тогда и не догадывалась, что мальчик был в нее влюблен.

– К Булату я относилась так же, как и ко всем мальчишкам, – говорила в интервью «АиФ» Ольга Николаевна. – Темнело зимой рано, а электричество в нашей школе часто гасло. Когда класс погружался в кромешную тьму, Окуджава стремительно мчался к моей парте. Садился рядом, робко прижимался плечом и молчал. За целый год он так ничего мне и не сказал. В пятом классе Булат перешел в другую школу, и наши пути разошлись.

Окуджава потом присылал девочке письма, но та не отвечала. Встретились они лишь спустя шесть десятилетий в нижнетагильском литературном клубе «При свечах», за три года до смерти поэта.

– С Булатом мы познакомились после войны в арбатских переулках, где жила моя семья, а Окуджава к тому времени оттуда переехал, но часто приходил навестить своих товарищей, – рассказывала автору этих строк телеведущая Валентина Леонтьева. – Да, он ухаживал за мной, читал по вечерам стихи, дарил цветочки. Я даже фамилии его тогда не знала. Мне он показался каким-то некрасивым, маленьким, да и влюблена я была в другого парня. В общем, я про него и забыла. Когда мы стали уже взрослыми и узнаваемыми, он подошел на одном мероприятии ко мне: «А помните меня?» Боже мой! Точно, это был тот самый Булат! А я все эти годы даже не ассоциировала того кудрявого юношу с известным Окуджавой!

Булат Шалвович посвятил Арбату много стихов и песен. Например, самое известное, датированное 1959 годом:

Ты течешь, как река.
Странное название!
И прозрачен
асфальт,
как в реке вода.
Ах, Арбат,
мой Арбат,
ты – мое призвание.
Ты – и радость моя,
и моя беда.

Эта песня, вошедшая в фильм Михаила Козакова «Покровские ворота», до сих пор греет душу тем, кто ностальгирует по старому центру Москвы, который уже почти весь перестроили.

"Мне с тобой жить до конца моих дней"

– У нас появился феноменальный поэт: стихи обыкновенные, музыка обыкновенная, исполнение посредственное, голос никакой. Всё вместе – гениально! – так сказал Андрей Вознесенский про Окуджаву, будучи в 1962 году в Париже.

Конечно, не заметить такого исполнителя, который все больше и больше набирал у зрителя популярность, власть не могла. Однажды Булата Шалвовича вызвал секретарь ЦК КПСС по идеологии Ильичев и потребовал опровергнуть напечатанную в газете «Нью-Йорк таймс» статью, в которой содержалась «клевета» на жизнь советских людей. В ней говорилось, что в СССР нет свободы слова, и в качестве примера приводился Окуджава, которого не печатали и не давали ему выступать. Булат Шалвович ответил: «Но ведь меня и в самом деле не печатают, и цензура зажимает».

– А вы вот напишите опровержение и сразу получите послабление, – пообещал Ильичев. И тогда Окуджава ответил:

– Вас я, может быть, больше не увижу, а с собой мне жить до конца моих дней! – И хлопнул дверью. Он, конечно, понимал, что не останется безнаказанным, но кавказская гордость не позволяла ему идти на уступки власти. Поэтому и печатали его произведения мало, и режиссерам фильмов каждый раз приходилось с большим трудом пробивать сценарии и песни Окуджавы. Тем не менее его стихи и песни звучат более чем в 80 кинолентах. Несмотря на запреты и цензуру, концертные записи Окуджавы нелегально расходились сотнями тысяч, если не миллионами.

– Я бы рискнул сказать, что Окуджава – явление магическое, завораживающее, – рассуждает о нем Дмитрий Быков. – Он действительно сделал с русской литературой, с русской аудиторией то, чего не делал никто. Он сумел на какое-то время стать фольклором. Правильно сказал про него Солженицын: «Сказано так мало, а забирает так глубоко».

Настоящих людей так немного.
Все вы врете, что век их настал.
Посчитайте и честно,
и строго,
Сколько будет на каждый
квартал.

Наверное, поэтому Булат Окуджава не так часто шел на контакт с незнакомыми людьми. Многие считали его необщительным, замкнутым. Тем не менее близких друзей он любил, собирал компании у себя дома в Переделкино, сам готовил угощения и всегда с удовольствием исполнял свои песни. А вот к своему творчеству относился очень скромно, даже с сомнением.

– Я написал за свою жизнь пять романов, немного стихов, несколько киносценариев и несколько рассказов. И всё! – говорил незадолго до своего ухода из жизни Окуджава. – Свои песни я люблю, когда их пишу. А когда закончил писать, понимаю: опять не получилось!